До ре ми фа соль ля си ну нагнись и отсоси >:3
Блиать D Мне со своей извращенно-яойной фантазией только ЕГЭ писать.
И так, часть С: «Он нёс меня на себе восемь километров. Восемь тысяч метров по раскалённой земле. Я до сих пор помню его горячую спину, пот, который, будто кислота, разъедал кожу на руках. И белую даль, словно накрахмаленная больничная простыня... Я всё это помню, помню в деталях, в подробностях, в красках. Но всё равно ничего не могу понять. И сегодня, спустя много лет, когда я вспоминаю тот случай, моя мудрость, потеряв равновесие, беспомощно вязнет в густой трясине непонимания : мне кажется непостижимой и странной вся наша жизнь, особенно если пытаешься её понять.
Нам тогда было по тринадцать — мне и моему закадычному другу Серёжке Леонтьеву. Мы пошли рыбачить за тридевять земель на старый, обмелевший пруд. Мне вдруг приспичило освежиться, и я полез в воду, но не успел сделать и шагу, как вскрикнул от острой боли в ноге. Ко мне бросился Серёжка, он выволок меня на берег. Я с ужасом увидел, что из пятки торчит осколок бутылочного горлышка, а на траву каплет густая кровь. Восемь километров Серёжка нёс меня на себе.
— Серёнь, брось меня! — шептал я сухими губами.
— Нет! — хрипел друг...»
И так, часть С: «Он нёс меня на себе восемь километров. Восемь тысяч метров по раскалённой земле. Я до сих пор помню его горячую спину, пот, который, будто кислота, разъедал кожу на руках. И белую даль, словно накрахмаленная больничная простыня... Я всё это помню, помню в деталях, в подробностях, в красках. Но всё равно ничего не могу понять. И сегодня, спустя много лет, когда я вспоминаю тот случай, моя мудрость, потеряв равновесие, беспомощно вязнет в густой трясине непонимания : мне кажется непостижимой и странной вся наша жизнь, особенно если пытаешься её понять.
Нам тогда было по тринадцать — мне и моему закадычному другу Серёжке Леонтьеву. Мы пошли рыбачить за тридевять земель на старый, обмелевший пруд. Мне вдруг приспичило освежиться, и я полез в воду, но не успел сделать и шагу, как вскрикнул от острой боли в ноге. Ко мне бросился Серёжка, он выволок меня на берег. Я с ужасом увидел, что из пятки торчит осколок бутылочного горлышка, а на траву каплет густая кровь. Восемь километров Серёжка нёс меня на себе.
— Серёнь, брось меня! — шептал я сухими губами.
— Нет! — хрипел друг...»
Ну это нормально, а? Или только у меня такая фантазия бурная..